Федька проснулся, как всегда, рано, растопил остывшую печь и поставил пузатый чайник на плиту, чтобы накормить ребятишек перед школой, и пока он нагревался, вышел во двор. Громко вдохнув свежий воздух, пахнущий подтаявшим снегом, Федька немного постоял на крыльце: крещенские морозы недавно отпустили, природа и люди ждали весну.
Хозяйство у Федьки было большое: коровы, овцы, свиньи, птица разная – оно и понятно, как ещё в деревне ребятишек поднимать, а в семье Бордояковых ни много ни мало было 5 детей, трое своих и двоих усыновил от сестры, которая рано покинула этот мир. Но жили, не тужили — все вместе дружно, дети подрастали работящими и смышлеными. Дай Бог и квартира была, доставшаяся еще от колхоза, расположенная в двухквартирном доме, построенном по однотипному проекту, который можно встретить в любом уголке бывшего Союза.
По соседству за стенкой жила Тукалиха, сварливая баба неопределенного возраста, немного завистливая, немного жадная, но Федька все равно старался помогать ей: то насос починит, то дров наколет, понимал, что несладкую долю одинокой женщины-брошенки влачит она: муж как уехал на заработки в 90-е, да там и остался у какой-то бабенки, только письмо написал, но без обратного адреса, а единственный сын в большом городе живет, не приезжает и не звонит.
Накормив домашнюю живность и собрав тепленьких яиц в специальное ведерко, Федька поспешил домой готовить завтрак. Но дорогу ему преградил молодой бычок, родившийся на прошлой неделе, который до этого носился по скотному двору, задрав хвост, беспечно радуясь новому дню, свежему воздуху и сытости мамкиного молока. Столкновение было неизбежно. Узкий проход от сеновала не давал возможности для маневра ни тому, ни другому — в одну секунду ноги хозяина подлетели вверх, с замысловатой траекторией полетели куриные яйца в разные стороны:
— Ах, язби т.., — только и успел вскрикнуть Федька, мгновенно сгруппировавшись для падения, — годы вольной борьбы в школе не прошли даром.
Поднявшись, отряхнувшись и посчитав убыток в виде куриной выручки за ночь и сломанного ведра, сверкнув прищуренными глазами, Федьке пришло, как показалось, единственное верное решение… надо расширять свой приусадебный участок.
Рядом с домом был пустырь, заросший крапивой и лопухами. Когда-то здесь была совхозная мельница, но с годами она работать перестала, а когда колхоз рухнул, ее разобрали на материалы предприимчивые сельчане. С тех пор участок стоял бесхозный, и Федька давно подумывал перенести туда забор, и утреннее событие дало для это безотлагательный повод.
…Прошло полгода, деревенская жизнь текла своим чередом, шли сезонные работы в огороде, подготовка к сенокосу. Новенький забор издалека светился ровными рядами, пахнущими смолой. С сельсоветом Федька расширение усадьбы решил не согласовывать — «Земли в России много, – не убудет, а районная власть далеко, – не увидит, а глава сельсовета Каврис Михайлович, (попросту — Каська) – был одноклассником, прикроет если что…». Обо всем этом думал Федька, пригораживая забор, — «…да и времени нет, надо огород сажать, чем с этими бумажками бегать». Через две недели, в разгар сенокосной страды, в деревне произошло событие. К соседке Тукалихе приехал сын, да не один, с семьей. По ограде бегали два светлоголовых сорванца, рядом осторожно ходила их мать, дородная женщина на позднем сроке беременности. Тукалиха, казалось, помолодела, бегала по дому, готовила что повкуснее и вечером забежала к соседям, за солью:
— Ох и радость-то у меня, сынок с семьей приехал, лет 10 не было ни слуху, ни духу. Так, это-ж, и насовсем приехал-то, жить хочет остаться, — делилась новостями соседка.
«Не могу, говорит, в городе-то жить, да и негде там, а здесь дом хочет построить, хозяйство заводить, жена-то у него фельдшериха, вроде и государство денег выделяет, поможет построиться им, а как разродится-то – здесь работать будет», — тарабанила без умолку Тукалиха.
— Ты, это-ж, Федька, зря участок-то свободный занял, сынок-то у меня там строиться хотел попервой, недалече от меня, да и пруд там рядом – гусей-то держать – милое дело, — глядя подслеповатыми глазами на хмелю, вдруг выдала Тукалиха, обращаясь к соседу.
— Ты что же, соседка, уже лет двадцать стоит участок, никому не нужен, а я как загородился, так сразу нужда появилась, что ли?! Так и не было, сынка-то твоего много лет, как он мог там приглядеть землю себе для строительства?! Пусть чуть подальше городится и строится, там тоже пустырь, — сказал, как отрезал Федька. Не было у него настроения сегодня на разговоры, трактор сломался – весь день насмарку, да и устал больше обычного, когда колесо от трактора на кузницу на руках толкал.
— Нет уж, Федька, здесь он строиться будет, — вспылила Тукалиха. — Иль думаешь, что любой участок можешь брать себе, что ли? А там, где ты кажешь — камни одни, плохая там земля, — сказала и отправилась домой Тукалиха, лишь хлопнув на прощание калиткой.
…А в начале осени Федька кое-как собрал детей в школу, пришлось сдать перекупщикам двух быков на мясо. Оставалось купить только обувь старшему сыну, на котором из-за любви к футболу обувь горела, как на огне, и новый портфель среднему. Федька не унывал, как раз оставались деньги на эти нужды. Но в один день домой к Бордояковым пришло письмо с гербом, опасливо открыв и прочитав несколько раз, Федька мало что понял из казенного текста, но единственное, что до него дошло, это должен приехать из района государственный земельный инспектор.
В назначенный день к дому подкатила бордовая «Нива», из нее вышли незнакомые люди в зеленых жилетах и без промедления начали фотографировать и обмерять Федькины владения измерительной рулеткой. Поздоровавшись, так, как это умеют делать люди при исполнении, и показав удостоверение, инспектор заполнял какие-то бумажки и попросил Федьку представить правоустанавливающие документы на землю и личный паспорт. Посмотрев и сфотографировав их тоже, инспектор выдал Федьке уведомление о необходимости прибытия в районный центр через неделю для составления Протокола о нарушении земельного законодательства.
«Не поеду, — сразу для себя решил Федька, не скрывая внутренний протест, — Картошку надо копать, да и нет такого закона, чтобы судили за новый забор, перенес-то всего на десять метров». На оставшиеся деньги купил ребяткам обновы и благополучно забыл о приезде властей с района. А через две недели пришло новое письмо с Протоколом и Постановлением о назначении административного наказания Бордоякову Федору Асаповичу в виде штрафа на 10 000 рублей за самовольное занятие земельного участка. Возмущение Федьки было проявлено тирадой нелицеприятных слов к действующей власти, начиная от Президента и заканчивая Каськой, более того, он решил выписанные штрафы не платить, письма более не получать и вообще игнорировать все попытки установить с ним контакт извне от государственных структур.
Тем не менее, письма приходили еще в течение полугода, были там письма: и от государственного земельного инспектора о передаче дела в суд по неуплате административного штрафа и невыполнению законного предписания об устранения нарушения, и из мирового суда о вызове на заседание по рассмотрению этих материалов. Позже стали приходить судебные Постановления о привлечении к административной ответственности за неуплату штрафа и невыполнение предписания. Потом уже и из Службы судебных приставов стали приходить письма. Не читал их Федька, даже не раскрывал, а просто выбрасывал в печку, глядя на огонь и дымя зажатой сигаркой в искривленной усмешкой губах.
Так и зима прошла, перезимовали хорошо, заготовок хватило, ребятишки сильно не болели. Стал Федька готовиться к пахоте огородов, плуг прицепил к трактору, все масла на новые поменял. Но в один день приехал к нему «Уазик» с зелеными полосами на боках, выскочили из него бравые ребята в черных беретах, показали Постановление об аресте трактора в связи с неуплатой штрафа и отогнали его в сельсовет на ответственное хранение. Как ни просил Федька своего одноклассника, председателя Сельсовета Кавриса Михайловича, отдать ему трактор огороды пахать, но на нарушение закона тот не пошел. Пришлось Федьке сдавать на мясо свою дойную коровенку чернявым перекупам с южным акцентом и на вырученные деньги платить штраф, выросший многократно.
А сын Тукалихин не стал в деревне жить. Сняли они подъемные деньги и материнский капитал обналичили, и уехали жить в Сочах, возле самого моря, как говорила потом соседка.
Михаил Чистогашев, начальник Межмуниципального отдела по г.Абаза, Аскизскому и Таштыпскому районам Управления Росреестра по РХ
